Торпедой - пли! - Страница 74

— Командир, может, уйдем на глубину? Половина экипажа зеленая лежит. Кок говорит, что обед вообще нетронутым остался. Сколько нам еще штормовать?

Дмитрий Николаевич меланхолично взглянул на штурмана и отвернулся, проводив взглядом очередной пенистый вал. Они уже несколько часов шли в надводном положении, и уйти на спокойную глубину не давало командирское упрямство. А все потому, что то, что было немыслимо в их время, здесь было нормой. Даже в самом бредовом кошмаре командиру не могло привидиться, что его лодке когда-нибудь доведется идти у берегов Англии в надводном положении, не прячась от спутников и наплевав на все приемы скрытности. Но в то безжалостное время так ходили все лодки: английские, немецкие и советские. Уходили под воду они лишь для того, чтобы атаковать или самим уйти от атаки, а не для того, чтобы переждать шторм. Не хотелось для себя каких-то привилегий или особых условий. Честь воина требовала равенства. Это было равносильно тому, как если бы вы встали на танке в едином строю с древними и бесстрашными викингами и гордо разглагольствовали: я такой же, как и вы! Я такой же мужественный и отважный! Ан нет! Чтобы назваться викингом, попробуй как они! В шкурах, с топором в руках и не на трясущихся ногах перед строем врагов. Хочешь, чтобы подводники этого лихого времени посмотрели на тебя как на равного? Так хоть попробуй, как это, когда волны перекатываются через рубку, а воздух еще нужно постараться поймать задыхающимися легкими, потому что большую часть времени голова находится под водой. Да, и попытайся не прятаться в закрытой рубке атомохода, а, привязанный ремнями и безжалостно швыряемый на борта мостика отстоять свои четыре часа, и выдержать, и не стонать, когда тебя наконец сменят и ты вместе с потоком воды рухнешь вниз, в центральный пост, чтобы, засмеявшись, с сожалением в голосе сказать: «Красота! Хочется еще, но боюсь — смена не поймет. Пусть и им немного удовольствия достанется!»

Вот тогда ты сможешь честно посмотреть в глаза истинному подводнику, независимо от того, под каким он ходит флагом, протянуть ему руку и сказать: мы с тобой одной крови — подводной!

На помощь штурману пришел старпом:

— Командир, давай экипажу передышку дадим. Нравится тебе на мостике подпрыгивать? Очухается народ — тогда опять всплывем. Ну сил уже нет смотреть на эти зеленые физиономии!

Дмитрий Николаевич молча развернулся и нырнул в шахту, застучав по трапу подошвами ботинок. Спустившись в центральный пост, он сбросил мокрую куртку и сказал рулевому:

— Пятьдесят метров.

Лодка провалилась на глубину, и тут же все успокоилось. Штурман собрал разлетевшиеся вокруг карты, боцман отцепил от поручней побелевшие пальцы и сглотнул подкативший из взбунтовавшегося желудка ком. Теперь можно было улыбнуться. Теперь было опять комфортно и спокойно.

Дмитрий Николаевич рухнул в кресло. Рядом сел старпом.

— Командир, что на тебя сегодня нашло?

— Толик, ты знаешь, сколько сейчас в Атлантике находится лодок?

— Да кто же их там считал?

— И ни одна не прячется. Все в равных условиях.

— Замполит бы сейчас сказал: как же тебя, командир, торкнуло!

— То-то и оно. На душе тошно — сколько уже людей растеряли. Можем только разглагольствовать — мы одна семья! Мы своих не бросаем!

— Да я тебя понимаю, командир. Но ты же сам видел, сколько там на острове немцев было. Ну не смогли бы мы спасти ни доктора, ни замполита! Так тоже нельзя. А то мы провозгласили, что мы теперь на войне. А потери — это одно из главных правил войны. Она ими питается. И ничего тут не поделаешь. Как говорится: назвался груздем, полезай в бетономешалку. Не вини себя, командир. А то ты сейчас народ замордуешь. Они и так боятся, что на тебя опять накатит и ты наверх полезешь холодный душ принимать.

— Что ты меня успокаиваешь, как забеременевшую студентку-истеричку? Ведь это жизни наших товарищей. Через это так тоже просто не переступишь.

— Да с чего ты взял, что они погибли?! Замполит — он же как уж, где угодно на брюхе проползет и приспособится. А с доктором немка толковая осталась, должна помочь. Вот матроса Пахомова искренне жаль. Всегда его балбесом считал, а он оказался героем. Давай о будущем подумаем. Ясно, что немцам о нас известно. Вон какую охоту устроили. Хорошо, что они еще не научились имитатор от лодки отличать, а то бы нам хреново пришлось. Ну да ладно — проехали! А что дальше?

— Ты же сам сказал, что мы на войне. Вот и будем воевать.

— О! Вот теперь я вижу — командир вернулся! Воевать так воевать. С кого начнем?

Дмитрий Николаевич взял паузу и, обхватив ладонью подбородок, ненадолго задумался.

— Есть одна мысль. На днях литературу кой-какую перелистывал. По времени как раз получается. Может, слыхал о печально известном караване PQ-17?

— Конечно, знаю! И книги читал, да и фильм был.

— Вот я и подумал: надо бы переписать пьесу, а то уж слишком грустный финал.

— А ведь это идея! Почему я сам не додумался?

— Потому что не те книги читаешь. А нужные возьмешь у меня в каюте. Я там все по этому каравану отложил. Просмотри. Может, что заметишь, что я пропустил. Я там еще на карте схемку прикинул.

— Слушай, а ведь Рябинин что-то рассказывал. Нужно с ним поговорить. У него, кажется, там дед погиб!

— Я уже с ним, Толик, говорил.

— Когда ты, командир, только все успеваешь? Ну и что?

— Да, что. Обрадовался очень. Загорелся идеей деда спасти.

— Ну, а ты что?

— Да «что», «что»! Не получается у нас!

— Почему, командир? Все время получалось, а теперь не получается?