Посвящаю эту книгу советским и российским подводникам и склоняю голову перед их мужеством! Как хочется верить, что те, чье сердце остановилось на боевом посту, не ушли от нас, а всего лишь продолжают исполнять свой долг где-нибудь в совсем другом времени или измерении.
Построившиеся в две шеренги члены экипажа атомной подводной лодки, подняв воротники, жались друг к дружке, подставив ветру спины. Май на Севере — это не цветущие белым цветом вишни и жужжащие, отогревшиеся после зимы пчелы, а всего лишь слабая прелюдия к короткому и холодному лету. Со снегом на сопках и включенным до июня отоплением. Здесь и в июле может выпасть снег, покрыв согнувшуюся от такого предательства траву.
Позади короткого плаца, навалившись на причал и раздавив развешанные вдоль для амортизации автомобильные покрышки, стояла черной зализанной глыбой их лодка.
Командир Дмитрий Николаевич Журба, насупившись, наблюдал, как, затянув время, старший помощник выравнивает носки ботинок передней шеренги. Наконец колебания строя затухли, старпом отбежал в начало строя и, приложив руку к фуражке, перешел на строевой шаг и ринулся навстречу командиру.
— Товарищ капитан второго ранга, экипаж по вашему приказанию построен! Доложил капитан третьего ранга Долгов!
— Все?
— Так точно!
— Уверен?
— Доложили, что все, — замялся, почувствовав подвох в вопросе командира, старпом.
— А это марсиане?
Командир саркастически ухмыльнулся, кивнув на выглядывающие из-за угла ближайшей пятиэтажки две головы в черных фуражках. Старпом смачно матюгнулся, узнав лица молодых лейтенантов из их экипажа.
— Ах вы, спящие бандерлоги! А ну бегом сюда! — мягко пожурил он молодое поколение. — Я вам сейчас вставлю заряд бодрости!
Но когда лейтенанты поняли, что разоблачены, и несмело вышли из-за угла, у старпома отпала челюсть. Вдоль строя прокатилось заразительное лошадиное ржание. И было от чего.
Под руки лейтенанты тащили периодически брыкающегося в попытке встать на ноги доктора экипажа, старшего лейтенанта Артема Петрова. Фуражку доктора они держали в руках, а чтобы как-то прикрыть поток душевных излияний, громогласно разносившихся на весь гарнизон, ему заткнули рот его же галстуком, свернутым в аккуратный рулончик. Взгляд Артема бешено метался вокруг в тщетной попытке определить, где он находится. По его щекам в пять ручьев текли обильные слезы. Лейтенанты напряглись и, стараясь хотя бы приблизительно придать доктору вертикальное положение, вывели его перед строем. Но тут Артем наконец справился с галстуком и, смутно разглядев перед собой командира, заголосил басом, как наемная плакальщица на поминках:
— Я же ее люби-и-ил! У меня же любо-о-овь!
— Так! — брезгливо скривившись и оглядевшись в поисках нежелательных свидетелей, произнес командир. — Кантуйте это тело на наш круизный лайнер. Да побыстрее. А я с ним в море разберусь!
Дмитрий Николаевич настороженно оглянулся: сейчас должен был приехать командир дивизии. А происшествие с доктором — дело, хотя и неприятное, но внутриэкипажное, считай, семейное, и знать о нем комдиву совсем не обязательно.
Доктора поволокли к трапу, перекинутому на борт лодки, с натянутым с двух сторон брезентом с надписью — «Дмитрий Новгородский». Пересчитав носками полированных докторских туфель каждую ступеньку, они скрылись в рубке. И вовремя. На причал выкатился уазик комдива.
— Становись! — выкрикнул командир. — Равняйсь! Смирно!
Из уазика выбрался командир дивизии, контр-адмирал с милейшей для флотоводца фамилией — Любимый. Следом за ним показался седой старичок в режущем здесь глаз гражданском пальто и шляпе.
«Очередной спец или какой-нибудь доработчик», — подумал Дмитрий Николаевич. В этом как раз ничего необычного не было. На любом корабле или лодке флота их в избытке. Откомандированные от своих заводов, институтов, бюро, как вечные придатки к рожденной в их недрах аппаратуре или механике, доработчики всегда были рядом. К ним привыкают и уже не обращают внимания на слоняющихся по кораблю, как призрачные тени, людей в гражданских рубашках.
Старичок в шляпе замер у машины и со стороны наблюдал за принимающим доклад от командира лодки адмиралом. Ему частенько приходилось работать с военными, и он был в курсе, что когда они играют в собачьи игры на тему «кто кому больше чести отдаст», именуемые воинским ритуалом, то к ним лучше не соваться. Наиграются, вспомнят и о нем.
— Как обстановка, Дима? — спросил у командира контр-адмирал Любимый.
— Позволяет, товарищ комдив.
Александр Сергеевич Любимый был неплохой комдив. В меру боявшийся высшее начальство, потому что, как и все, мечтал о достойных проводах на пенсию и квартире в средней полосе, но и с пониманием относившийся к подчиненным. А потому среди командиров лодок пользовался уважением.
— Это хорошо, что позволяет, — задумчиво произнес он, глядя вдоль строя. — Ты вот что, экипаж распусти, а мы с тобой поговорим здесь.
Адмирал вспомнил о своем спутнике и, обернувшись, крикнул:
— Михаил Иванович! Вы проходите на лодку! Вас там разместят.
Ого! — подумал командир. — Это же надо, по имени-отчеству! Много чести для простого доработчика.
— Дима, ты отправь пару моряков в мою машину, надо ящики забрать. Но скажи, чтоб аккуратнее, а то там аппаратура хрупкая.
Это уже становилось интересным. Комдив обхаживает спеца, еще и явившегося со своим барахлом, будто какого-нибудь москвича, прибывшего из штаба флота для проверки. Командир еще раз покосился на гражданского. Старый очень. Обычно с заводов присылают инженеров помоложе. Хотя видно, что пытается молодиться, — кашемировое пальто, пестрый шарф на шее.